Воспоминания Н. Кастури

Обнаружил на фейсбуке у Пуруши очень наглядный пример, как обучал Саи. Лики эго зачастую может обнаружить только "внешний" Мастер.       

ПОГЛАДЬ МЕНЯ ПО ГОЛОВЕ, СВАМИ, И СКАЖИ "БАНГАРУ"!

Преданные Свами, приезжавшие в Путтапарти, чтобы насладиться Божественным Присутствием, часто на добровольных началах открывали столовую (кантину), которую сами обслуживали и которая не приносила ни убытков, ни прибыли. Один из братьев преданных наблюдал за кухней и за обеденным залом. Баба просил нас оказывать Его почитателям всяческое гостеприимство. Среди них бывали и такие, чья преданность была настолько глубока, что даже пищу в кантине они почитали, как манну небесную. Когда появлялся такой человек, Бабе было ясно, что кантина не должна осквернять прасад (освященную пищу), оценивая его священные свойства деньгами. Однажды Баба позвал моего друга и сказал ему, что с такого-то человека не следует брать плату за ланч в кантине. Мы не знали за этим человеком никаких заслуг, кроме того что это был крупный чиновник, присвоивший себе право вытягивать из общественных фондов на свое ежедневное довольствие и дорожные расходы больше денег, чем он в действительности тратил. Поэтому, когда он приехал в следующий раз, я предоставил ему жилье, но не побеспокоился о том, чтобы послать ему бесплатный ланч из столовой. Когда поздно вечером Баба позвал его к себе и говорил с ним, Он обнаружил, что этот человек с самого утра ничего не ел, так как ему не дали прасада, но он приписал это воле Бога, а не моему своеволию. Баба решил проучить меня, поскольку я проявил недостаток любви, верности и доброты. Я имел безрассудство "встрять" со своей ничтожной волей между Его Состраданием и проявлением этого Сострадания в жизни.

Он перестал говорить со мной и даже замечать меня. Лишенный всех знаков Его любви, я стал быстро угасать. Но может ли "эго", будучи виноватым, свидетельствовать против себя? Его природе свойственно перекладывать обвинение на кого-либо другого. Я не смел взглянуть в зеркало из страха увидеть в нем преступника. Девять долгих дней и еще более долгих ночей я испытывал мучения от разлуки с моим Господом, муку еще более острую оттого, что Он был так близко и вместе с тем так далеко. Он слышал мои рыдания, но не откликался на них. Его глаза видели меня, но только так, как они видели стену, к которой я прислонялся. О! Текущие слезы не позволяли сну успокоить меня. Язык не передавал мне вкуса еды. Моя мать стала беспокоиться, видя, как я скорблю в одиночестве. Она подошла к Бабе, стоящему у жасминового куста, и обратилась к нему: "Свами! Что случилось с Кастури?" Свами ответил ей (она рассказала мне об этом только несколько недель спустя): "С ним скоро будет все в порядке, не волнуйся, только не говори ему, что ты спрашивала Меня о нем". Она получила успокоение, в котором нуждалась, и, хотя ей было это очень трудно, не проронила ни слова.

Жар в котле стал непереносимым. Много часов подряд я стоял перед Ним, но не мог разглядеть на этом чарующем лице даже луча надежды на то, чтобы вновь войти в необъятную сферу Его любви. На восьмой день мое сердце истекло слезами, и я припал к этим Лотосным Стопам. Баба поднял меня за плечи и сказал: "Ты плачешь сейчас, а знаешь ли ты, как плакал Мой преданный в тот день, когда ты лишил его прасада, о котором он так мечтал? Ты хотел, чтобы он заплатил за это деньгами, не так ли?" В моем сознании вдруг пронеслось: мой спор в кантине с дежурившим там севадалом о чиновниках и общественных фондах. "Не повторяй этой ошибки. И не производи столько шума, выставляя напоказ свое горе."

А теперь "иди" . "Я не знал, но я обязан был помнить, что он получил Твое благословение". " Все получают Мое благословение. Теперь - иди".

В этом "иди" я уловил нотки гнева, хотя и слышал, как Баба говорил: "Во Мне нет гнева, вам может лишь показаться, что Я гневаюсь, когда Я досадую на то, что люди ведут себя не так, как должно". Эти утешительные слова не обогрели меня в полной мере. Я спустился со ступенек мандира. В молитвенном зале звучали баджаны. Я медленно побрел к северным воротам, сел на низкую каменную ограду и предался раскаянию. Когда служба (Арати) закончилась и Баба направился к себе в комнату, я вскарабкался наверх и встал у стены перед Ним. Видя, что мое лицо не просветлело после того, как Он успокоил меня, Баба взглянул на меня с удивлением, положил свои нежные ладони на мои плечи и спросил: "А что же теперь? Почему ты здесь?" Я с трудом удержался на ногах. "Свами! Когда ты сказал "иди!", я увидел, что Ты все еще недоволен мною. Исцели мою больную голову этим словом - бангару", - взмолился я. Всемилостивейший Баба с радостью откликнулся на мою мольбу: "Хорошо, и вот тебе мое бангару! А теперь иди и скажи своей матери, что ты счастлив" 

~ Н. Кастури, Любящий Бог, 1982 г, с. 407-409

Никто не был как близок к Свами как профессор Кастури!